Как царскую власть едва не свергли ещё в 1905 году?

События февраля-марта 1917 года часто считают закулисным переворотом, особенно сочувствующие Николаю II и монархическому строю публицисты. Мол так и так, почти победили, как вдруг кучка либералов и генералов заставила императора отречься.

Что же, я сторонник несколько иного развития событий. Неисполнение долга и даже заговоры, безусловно, имели место. Но нам будет непросто понять расчеты и мотивацию тех людей из 1917 года, не зная «предыстории».

Эта «предыстория» случилась в 1905 году, когда царский режим был крайне близок к падению, его спасли лишь уступки и «меры подавления».

Январь 1905 года окончательно уничтожил «веру в доброго царя», которая, по мнению многих современников и историков, у крестьян, частично у рабочих тоже, присутствовала.

Расстрел шествия рабочих породил фантастически масштабную общественную реакцию, в результате которой само государство оказалось на грани коллапса. Нет, это не я придумал) Об это много пишут современники. Например, барон Николай Егорович Врангель, известный предприниматель и отец «черного барона» П. Н. Врангеля.

«Положение становится все тревожнее. Государь, несмотря на глубокую осень, переехал в Петергоф, где усилен был гарнизон. У берегов курсировали немецкие канонерки, присланные, как утверждали, Вильгельмом “на всякий случай” для помощи. Теперь как будто само правительство узнало, что время шуток прошло, однако для успокоения ничего не принимало…

В Кронштадте было тогда аж два выступления: в 1905 и в 1906 годах. Ну кто же мог подумать, что нечто подобное может произойти и позднее, правда?

И вдруг, точно по властному мановению незримого жезла, все остановилось. Перестали ходить поезда, перестали действовать телеграф, телефон, почта, конторы, магазины, фабрики; школы закрылись. Погасло электричество… Всеобщая забастовка миллионов народа. Столь мощного проявления протеста мир еще не видел…» (с) Н. Е. Врангель. Воспоминания: от крепостного права до большевиков.

Современники часто описывают одну особенность государственной машины в период Первой русской революции, особенно в 1905 году: растерянность.

Сами видите, речь идет не о каких-то «евреях с латышами» (хотя и они были, национальный вопрос никуда не исчезал), не о кучке либералов с генералами-заговорщиками. Во власти разочаровались массы. И эти массы остановили поезда, закрыли магазины, прекратили работать на фабриках.

Нет никакой трехлетней Первой мировой (которая стала для России тяжелейшим испытанием), есть лишь «январские события» да неудачная «маленькая-победоносная» война с японцами. И армия еще, в целом, держится, она еще хранит верность режиму. Хотя, опять же, «тревожные звоночки» имелись. Вот Антон Иванович Деникин, который тогда возвращался с Русско-японской, тоже пишет о растерянности власти. В результате власть на многих участках Сибирской магистрали просто перешла к разного рода «комитетам».

«Самое бурное время (ноябрь 1905 — январь 1906) я провел в поезде на Сибирской магистрали, пробираясь из Маньчжурии в Петербург. Ехал бесконечно долго по целому ряду новоявленных «республик» — Иркутской, Красноярской, Читинской и др…» (с) А. И. Деникин. Путь русского офицера.

Были локальные восстания в армии, впрочем, подавленные. Были солдатские требования, хотя и довольно аполитичные (Деникин упоминает о сложных отношениях между некоторыми офицерами и солдатами, о стремлении многих запасных и фронтовиков быстрее вернуться домой).

Эта Первая русская революция — штука довольно сложная, стихийная. Там было много разных сил.

Отдельно шла борьба в деревне (которую усмиряли, по словам того же Н. Е. Врангеля, «по-азиатски»), отдельно бушевали национальные окраины, отдельно выступали социалисты (баррикады которых в Москве пришлось брать штурмом), отдельно царскую власть критиковали стороники реформ из числа предпринимателей и интеллигенции, отдельно бегали с бомбами эсеры.

Но защитников монархического строя уже тогда почти не было, а сам он, этот строй, сделал мало выводов из столь сложной ситуации.

Да, в итоге выступления были подавлены. Но осадочек-то в памяти у многих царских чиновников явно остался. А все прочие (от промышленника до рабочего) убедились в одном: царская власть только тогда идет на уступки, когда ты бастуешь или стреляешь.

И вот, спустя десяток лет, Русская армия становится еще менее надежной. Солдат, к 1917 году, — зачастую тот самый революционный студент, рабочий, крестьянин.

Неужели выступавшие против самодержавия безоружные (по большей части) люди откажутся от такой идеи теперь, когда у них есть оружие? И неужели даже близкое окружение царя к 1917 году не понимало, что «дело пахнет керосином»? Далее идет чисто мое мнение.

1917 год стал логическим продолжением 1905 года?

Так и получилось, что у «либералов и генералов» была весомая причина забыть о присягах и «верноподданичестве»: в конце концов, в Петрограде к восставшим уже присоединились тыловые гарнизоны. Поддерживать Николая II — значит настраивать против себя подавляющее большинство населения, которое уже не верит в доброго царя.

И у которого есть винтовки. 1905 год, год «всероссийской стачки», как мне кажется, все помнили отлично. И на 1917 год надо смотреть не только с точки зрения дворцовых интриг и внешнеполитических игр, но и с точки зрения движения масс.